И я туда же

Тест завершён,и я прихожу к выводу,что Вы - Кинестетик

Люди,относящиеся к этому типу,познают и воспринимают мир с помощью ощущений,получаемых посредством осязания,обоняния,вкуса. Таким образом,это люди движения,точнее - действия. Хотя это вовсе не означает,что все они ведут подвижный образ жизни. Просто с помощью всевозможных действий они получают нужную информацию. Так,к примеру,визуалу достаточно взглянуть на букет алых роз,кинестетик же,порой не глядя,сначала должен подойти и вдохнуть их аромат. Выбирая в магазине одежду или мебель он руководствуется прежде всего не красотой,а её удобством. Именно для этого типа людей наибольшее значение играет комфорт. Для кинестетиков обычно важен физический контакт,словесному выражению чувств они скорее предпочтут обьятия и подобные ласки. Этот тип восприятия чаще всего преобладает у маленьких детей,а также характерен для большого процента мужчин.

Пройти тест

@темы: тест, это я, Интересности

---

"Не смей умирать медленно!"

Медленно умирает тот, кто не путешествует,

кто не читает,

кто не слышит музыки,

Кто не может найти гармонию в себе.

Медленно умирает тот,

кто разрушает свою веру в себя,

кто не позволяет себе помогать.

Медленно умирает тот, кто уничтожает саму любовь,

И проживает свои дни с постоянными жалобами

О невезении или непрекращающемся дожде.

Умирает медленно тот, кто бросает свои планы,

Ещё даже не начав их,

Кто не задаёт вопросы об аргументах ему неизвестных,

И кто не отвечает, когда его спрашивают о том,
что он знает.

Медленно умирает тот, кто становится рабом привычки,

Выполняя каждый день один и тот же маршрут,

Кто не меняет направление,

Кто не рискует менять цвета одежды,

Кто не разговаривает с незнакомцами.

Медленно умирает тот,

кто избегает страстей,

А зевок может заменить на улыбку.

Кто предпочитает чёрным по белому и точки над буквой “i”,

Вместо того, чтобы быть вместе с эмоциями,

Именно теми, которые делают глаза лучистыми,

Которые могут заставить сердце стучать

И от ошибки, и от чувств.

Медленно умирает тот, кто не переворачивает столы,

Тот, кто не отбивает удары судьбы,

когда он несчастлив в работе или в любви,

тот, кто не рискует тем, что есть,

ради того неизвестного, что может быть, если идти

за мечтой,

кто не позволяет себе, хотя бы раз в жизни,

убежать от благоразумных советов …

Постараемся же избежать смерть маленькими дозами,

Помня всегда о том, что быть живым,

Требует большого долгого усилия

Простого действия дышать.

Живи сегодня!

Рискни сегодня!

Сделай это сегодня!

Не смей умирать медленно!

НЕ ЗАПРЕЩАЙ СЕБЕ БЫТЬ СЧАСТЛИВЫМ!

(Пабло Неруда)

@темы: хорошие мысли, Жизненное, Интересности, Цитаты

---

Про Малышеву. Я её еще после передачи про слинги невзлюбила :)

"Кого бы вы назвали антипионером года?
Феерический антипионер года, на мой взгляд, это, безусловно, профессор Малышева с ее безумной программой «Здоровье». Мало того что сама профессор имеет весьма поверхностные знания в медицине, она еще, как мне кажется, превратила программу, которая задумывалась как научно-просветительский и общеобразовательный проект, в некий болезненный рекламно-коммерческий вредоносный шаманизм, рассчитанный исключительно на аудиторию, состоящую в основном, из алкоголиков в завязке. Лично я смотрю все без исключения выпуски программы «Здоровье». Завораживает. Два раза в телевизор табуретом кидался, а он-то и не виноват вовсе."

Из интервью Матроса Кошки "Русскому пионеру"

@темы: хи-хи-хи, Интересности, Цитаты

---

Лонг­фелло, поэма «Гайавата»

Муж с женой подобен луку,
Луку с крепкой тетивою;
Хоть она его сгибает, но ему сама послушна;
Хоть она его и тянет, но сама с ним неразлучна;
Порознь оба бесполезны.

(Перевод И. Бунина)

@темы: Поэзия, муж, быть женой, Цитаты

---

Из книги "Очарование женственности" Хелен Аделин

Домашний уют

Мужчины любят и ценят чистый дом, который содержится в порядке и в котором чувствуется умелая рука хозяйки. Он бу­дет ощущать себя несчастным и неудовлетворенным, если жена не будет выполнять этот важный долг. Однако он не потерпит, если дом и домашнее хозяйство станут для жены важнее, чем он. Дом нужен для того, чтобы служить семье, а не семья дому. Муж хочет, чтобы жена старалась ради него и детей, а не ради удовлетворения собственного тщеславия и желания произвести впечатление на соседей.
Если вы умелая хозяйка, не ставьте свой дом выше нужд и потребностей своей семьи. Убедитесь в том, что вы делаете все по дому для того, чтобы создать уют для членов семьи, но не для того, чтобы получить удовлетворение самой или произвести впечатление на других. Примером таких эгоистичных мотивов может послужить героиня старого фильма «Жена Грега».
Жена Грега следила за тем, чтобы слуги начищали все в доме до ослепительного блеска. Она не позволяла мужу садиться на кровать, чтобы прекрасное покрывало не помялось. Она не лю­била свежих цветов, потому что лепестки с них опадали на стол и портили картину совершенства. Ее муж понял, что она любила свой дом больше, чем его, и ушел от нее. Когда за его вещами приехал грузовик и рабочие стали выносить из дому его вещи, они нечаянно повредили до блеска натертый пол, оставив на нем глубокую царапину. Жена Грега села на пол и разрыдалась, но не потому, что от нее ушел муж. Она оплакивала свой прекрасный, поцарапанный пол. Вот так иногда жены боготворят свой дом больше, чем мужей.
Ревностное отношение к дому — прекрасная добродетель, но оно может быть чрезмерным. Женщина должна созидать дом, а не демонстрационный зал для восторженных зрителей. Муж оценит усилия жены, если она старается ради него, но ему не понравится, если дом станет для нее главным или более важным, чем он сам. Дворец не может быть важнее, чем король, в нем жи­вущий.

@темы: муж, быт, текущая книга, быть женой, Жизненное, Интересности

---

Платье-трансформер от EMAMI

ВАУ-ВАУ-ВАУ! Как же я его хочу! Может, заказать знакомой швее, чтоб сшили? В инете полно выкроек, кстати



www.youtube.com/watch?v=8Nn_PiIGQoU&feature=rel...
и там еще вторую часть видео найдете.

@темы: шмотки, видео, Интересности, женское

---

Уродливый

История о поиске тепла и любви...

Каждый обитатель квартиры, в которой жил и я, знал, насколько Уродливый был уродлив. Местный Кот. Уродливый любил три вещи в этом мире: борьба, поедание отбросов и, скажем так, любовь. Комбинация этих вещей плюс проживание без крыши оставила на теле Уродливого неизгладимые следы. Для начала, он имел только один глаз, а на месте другого зияло отверстие. С той же самой стороны отсутствовало и ухо, а левая нога была когда-то сломана и срослась под каким-то невероятным углом, благодаря чему создавалось впечатление, что кот все время собирается повернуть за угол. Его хвост давно отсутствовал. Остался только маленький огрызок, который постоянно дергался…
Если бы не множество болячек и желтых струпьев, покрывающих голову и даже плечи Уродливого, его можно было бы назвать темно-серым полосатым котом. У любого, хоть раз посмотревшего на него, возникала одна и та же реакция: до чего же УРОДЛИВЫЙ кот. Всем детям было категорически запрещено касаться его. Взрослые бросали в него камни. Поливали из шланга, когда он пытался войти в дом, или защемляли его лапу дверью, чтобы он не мог выйти. Уродливый всегда проявлял одну и ту же реакцию. Если его поливали из шланга - он покорно мок, пока мучителям не надоедала эта забава.
Если в него бросали вещи - он терся о ноги, как бы прося прощения. Если он видел детей, он бежал к ним и терся головой о руки и громко мяукал, выпрашивая ласку. Если кто-нибудь все-таки брал его на руки, он тут же начинал сосать уголок рубашки или что-нибудь другое, до чего мог дотянуться.
Однажды Уродливый попытался подружиться с соседскими собаками. В ответ на это он был ужасно искусан. Из своего окна я услышал его крики и тут же бросился на помощь. Когда я добежал до него, Уродливый был почти что мертв. Он лежал, свернувшись в клубок. Его спина, ноги, задняя часть тела совершенно потеряли свою первоначальную форму. Грустная жизнь подходила к концу. След от слезы пересекал его лоб. Пока я нес его домой, он хрипел и задыхался. Я нес его домой и больше всего боялся повредить ему еще больше. А он тем временем пытался сосать мое ухо. Я прижал его к себе. Он коснулся головой ладони моей руки, его золотой глаз повернулся в мою сторону, и я услышал мурлыкание. Даже испытывая такую страшную боль, кот просил об одном - о капельке привязанности! Возможно, о капельке сострадания. И в тот момент я думал, что имею дело с самым любящим существом из всех, кого я встречал в жизни. Самым любящим и самым красивым. Никогда он даже не попробует укусить или оцарапать меня, или просто покинуть. Он только смотрел на меня, уверенный, что я сумею смягчить его боль.
Уродливый умер на моих руках прежде, чем я успел добраться до дома, и я долго сидел, держа его на коленях. Впоследствии я много размышлял о том, как один несчастный калека смог изменить мои представления о том, что такое истинная чистота духа, верная и беспредельная любовь. Так оно и было на самом деле. Уродливый сообщил мне о сострадании больше, чем тысяча книг, лекций или разговоров. И я всегда буду ему благодарен.
У него было искалечено тело, а у меня была травмирована душа. Настало и для меня время учиться любить верно и глубоко. Отдавать ближнему своему все без остатка. Большинство хочет быть богаче, успешнее, быть любимыми и красивыми. А я буду всегда стремиться к одному - быть Уродливым...

(перевод с английского неизвестного автора)

@темы: братья наши меньшие, животные, любовь, Вера, Жизненное

---

Гудаури

Я мало где была в Грузии, и эти прекрасные места знакомы мне только по фото... Но я знаю, что всё еще впереди у меня. И вам похвастаюсь, как прекрасна моя новая родина.

@темы: фотографии, любимая Грузия

---

Не забыть

Словарик Ильи:
самалют - салют (видимо, слово образовано от "салют" и плюс "самолёт" - ведь в небе же)
Чайник заПеКел! - наше любимое, так жалко переучивать, чтобы правильно говорил =)
бабусики - бусы
бемегот - ну это вы должны и так догадаться
хоцет вазьмить! - хочет взять

ещё о достижениях

Илюша знает все цвета (ну, кроме там "терракота" или "брызги шампанского", конечно же). Знает английские буквы и счёт до семи на английском - не учили, сам - через песенки, и благодаря коврику с английским шрифтом.

Логические рассуждения: "Лапацька нигаит патамусьта нихолана (Лампочка не горит, потому что не холодно). Я примерно знаю, откуда у него такие выводы - когда кондиционеры осенью стали выключать, он переживал, а мы объясняли, что это потому, что уже не жарко, потому не включают их уже... Вот какие выводы у него получились о лампочках.

Сценка из жизни:
Утро, мы проснулись, а почти над нашей кроватью на стене висит веточка, украшенная дождиком, игрушками, шишками, фотографиями. Это мы на праздники такое придумали. Ну Илико, едва успел открыть глазки, как сразу: "Мама, симай сиську!" (Мама, дай шишку). Я в тысячный раз отвечаю, нет, сынок, ты же знаешь, нельзя оттуда шишки снимать. И он, продолжая мои пояснения: "это кйасотаааааа!"

Еще сценка:
Утром после пробуждения потребовал горшок. Пописал и просит конфетку - привык, что даём вознаграждение. Я говорю, мол, а мы вчера все конфетки скушали, нет конфеток. Он: "Есть бубик (бублик)". Я: нет, малыш, и бублики мы съели. Илико, не задумываясь: "Есть цаёк (чаек)". Я отвечаю, что да, но только его нужно приготовить, придется подождать. Тогда сын: "Есть водицька". И пошел к столу за станаком воды. Вот такой милый торгашик у нас подрастает. Да ещё какой сговорчивый

@темы: Материнское, Илюша, Цитаты

---

Невероятная нежность...

в этом чудесном в своей простоте стихотворении:

Маленький зайчонок улыбнулся маме:
Я тебя люблю вот так! – и развел руками.
А вот как я тебя люблю! – мать ему сказала,
Развела руками и тоже показала.
- Это очень много, - прошептал зайчишка,
- Это очень, очень много, много, но не слишком.
Он присел и прыгнул высоко, как мячик
Я тебя люблю вот так! – засмеялся зайчик.
И тогда ему в ответ, разбежавшись, лихо,
- Вот как я тебя люблю! – подпрыгнула зайчиха.
- Это очень много, - прошептал зайчишка,
- Это очень, очень много, много, но не слишком.
- Я тебя люблю вот так! – зайчик улыбнулся
И на травке-мураве перекувыркнулся.
- А вот как я тебя люблю! – мамочка сказала,
Кувыркнулась, обняла и поцеловала.
- Это очень много, - прошептал зайчишка,
- Это очень, очень много, много, но не слишком.
- Видишь, дерево растет, возле речки прямо?
Я тебя люблю вот так! – понимаешь, мама.
А у мамы на руках видно всю долину.
- Вот как я тебя люблю! – мать сказала сыну.
Так прошел веселый день, в час, когда смеркалось,
Желто-белая луна в небе показалась.
Ночью детям нужно спать даже в нашей сказке.
Зайчик маме прошептал, закрывая глазки:
- От земли и до луны, а потом обратно -
Вот как я тебя люблю! Разве не понятно?..
Подоткнув со всех сторон зайке одеяло,
Тихо-тихо перед сном мама прошептала:
- Это очень-очень много, это так приятно,
Когда любят до луны, а потом обратно!

(к сожалению, не знаю автора)

@темы: Поэзия, Материнское

---

Фильм "Сделано в Америке"

В новом году посмотрела только пару фильмов: "Made in America" - один из них.

Это документальный фильм, про историю двух самых крупных и кровопролитных банд Лос-Анджелеса.
Ну что сказать, козлы всё-таки белые люди... Привезли этих людей, пользовались ими как животными, потом на бумажке дали им типа равноправие, но линчевание, пренебрежение, ущемление прав и открытая вражда - это-то никуда не делось. Люди, обрадовавшиеся грядущим изменениям, были жестоко разочарованы.

Хочешь купить дом в этом районе? Нет, этот район не для тебя, хоть у тебя и есть деньги. Твой сын хочет стать бойскаутом? Ну-у-у-у... многие родители будут против. Хочешь прогуливаться по улицам, где живут только белые? Полиция будет останавливать тебя, задавать бесконечные оскорбительные вопросы, силком отвозить в "черный" район. Если твоя кожа темнее, тебя намного чаще, чем белых, будут останавливать в подозрении на вождение в нетрезвом виде. Твоих матерей и сестёр будут отвозить в полицейский участок, если они осмелятся вступиться. Никто не будет с тобой церемониться, и ты день за днём будешь ощущать себя никем - лишним, ненужным, раздражающим, низшим существом. Тебя и твою семью будут считать угрозой для общества, даже если ты просто интересуешься политикой и создаешь молодёжную организацию - если уж не берут в уже существующие! ФБР не позволяет существовать никаким молодежным организациям, где темнокожие люди могли бы объединиться вокруг чего-то хорошего, полезного, безобидного.
Важный человек с голубого экрана уверенно заявит, что такие, как ты, понимают только язык власти и грубой силы. Это после того, как измученные люди начнут бороться - им ведь нечего больше терять! Они выходят на улицы, устраивают беспорядки, крушат и ломают, их отстреливают, но им уже всё равно - они хотят свободы, хотят нормального, человеческого отношения, хотят светлого будущего (да-да, даже темнокожие хотят СВЕТЛОГО будущего для своих детей).
Бунт подавили. Известные темнокожие ораторы были убиты.
Как результат - дети, выросшие в то время, не могли себя отождествить ни с чем и ни с кем в этой стране. Кто они, что они здесь делают, почему их не любят, почему унижают? Как найти тех, с кем будешь в безопасности, где взять место, где будешь принадлежать к семье, где с тобой будут считаться? Уважать, бояться...
Обозленные 12-тилетние дети стали объединяться в банды и направлять всю свою агрессию друг на друга - ведь белые неприкосновенны, да. Без ориентиров, зато с оружием в руках.

Только сейчас бывшие участники этих банд опомнились, после трех десятилетий смертей и горя. Бывшие убийцы теперь приходят к детям и говорят им: не повторяйте наших ошибок... Им почти не помогает государство, но они усердно работают. Что будет дальше?..
А в Лос-Анджелесе по прежнему живут подростки, которые никогда не видели Тихий Океан. Их убьют, если они покинут пределы своего гетто. И, по-прежнему, матери до сих пор хоронят своих детей. А ведь должно быть наоборот?

Пафосно, наверное, получилось. Но задел меня этот фильм.

@темы: мысли, movie-night, Материнское, Жизненное

---

"ЛЮБОВЬ"

У нас говорят, что мол, любит, и очень,
Мол, балует, холит, ревнует, лелеет…
А, помню, старуха соседка короче,
Как встарь в деревнях, говорила: жалеет.

И часто, платок затянувши потуже
И вечером в кухне усевшись погреться,
Она вспоминала сапожника-мужа,
Как век он не мог на нее насмотреться.

- Поедет он смолоду, помниться, в город,
Глядишь – уж летит, да с каким полушалком!
А спросишь, чего, мол, управился скоро?
Не скажет… Но знаю: меня ему жалко…

Зимой мой хозяин тачает, бывало,
А я уже лягу, я спать мастерица.
Он встанет, поправит на мне одеяло,
Да так, что не скрипнет под ним половица.

И сядет к огню в уголке своем тесном,
Не стукнет колодка, не звякнет гвоздочек…
Дай бог ему отдыха в царстве небесном! –
И тихо вздыхала: - Жалел меня очень.

В ту пору смешным мне все это казалось,
Казалось, любовь чем сильнее, тем злее,
Трагедии, бури… Какая там жалость!
Но юность ушла. Что нам ссориться с нею?

Недавно, больная бессонницей зыбкой,
Я встретила взгляд твой – тревога в нем стыла.
И вспомнилась вдруг мне та старая бабка –
Как верно она про любовь говорила!

Ирина Снегова

На моем свадебном торжестве одна женщина рассказывала это стихотворение. Я помню, прослезилась. Но как далека я тогда была от того, чтобы его понять.Только сейчас начинаю...

@темы: любовное настроение, Поэзия, муж, любимое в искусстве, Жизненное

---

Всех с Рождеством, дорогие.

"Если я украшаю мой дом ветвями ели, гирляндами и лампочками, но не поняла смысла Рождества, то я не больше чем декоратор.

Если я работаю с утра до вечера на кухне, готовя килограммы тортов, пирожных
и особенных угощений, приглашаю гостей за идеально накрытый стол, но
при этом в моём сердце нет радости о рождении Иисуса, то я не больше,
чем повар.

Если я работаю в благотворительных организациях, пою
песни в домах престарелых и все свои сбережения отдам на
благотворительные цели, но при этом не имею любви к своей семье, то всё
это бессмысленно.

Если я украшаю ёлку блестящими ангелочками и
звёздочками, участвую в тысяче праздников и пою в хоре, но не приняла в
своё сердце Иисуса, тогда я не поняла, в чём главный смысл Рождества.

- Любовь к Иисусу прерывает работу на кухне для того, чтобы обнять ребёнка.
- Любовь оставляет украшение квартиры , чтобы поцеловать жену.
- Любовь дружелюбна, несмотря на стресс и нехватку времени.
- Любовь не завидует красивому дому других и цвету подобранных салфеток.
-
Любовь не кричит на детей, потому что они мешаются под ногами,
наоборот, она благодарна, что они есть, и что они могут мешаться под
ногами.
- Любовь даёт не только тем, которые могут дать обратно.
Наоборот, с огромной радостью она одаривает именно тех, которые в ответ
ничего подарить не могут.
- Любовь всё терпит, всё покрывает, всего надеется, всё переносит.
- Любовь никогда не перестаёт.

Подарки забудутся и истреплются, торты будут съедены, рождественская ёлка
высохнет. Но подарок Бога на Рождество в Иисусе Христе останется
навсегда!

@темы: праздник, Вера, Интересности, Цитаты

---

Простая и добрая история, попавшаяся мне сегодня вконтакте.

"Несколько недель назад я приготовил себе кофе, взял утреннюю газету и сел послушать радиоприемник. Я поворачивал ручку настройки, пока вдруг мое внимание не привлек бархатный голос одного старика. Он что-то говорил о "тысяче шариков". Я заинтересовался, сделал звук погромче и откинулся на спинку кресла. - "Хорошо," - сказал старик, - "могу поспорить, что вы очень заняты на работе. Вчера, сегодня, завтра. И пусть вам платят много. Но за эти деньги они покупают вашу жизнь.
Подумайте, вы не проводите это время со своими любимыми и близкими. Ни за что не поверю, что вам нужно работать все это время, чтобы свести концы с концами. Вы работаете, чтобы удовлетворить ваши желания. Но знайте, что это замкнутый круг - чем больше денег, тем больше хочется, и тем больше вы работаете, чтобы получить еще большее. Нужно суметь в один момент спросить себя: "а действительно ли мне так нужна еще одна кофточка или машина. И ради этого вы готовы пропустить первое танцевальное выступление вашей дочери или спортивное соревнование вашего сына. Позвольте мне рассказать кое-что, что реально помогло мне сохранить и помнить о том, что главное в моей жизни."
И он начал объяснять свою теорию "тысячи шариков" - "Смотрите, в один прекрасный день я сел и подсчитал. В среднем человек живет 75 лет. Я знаю, некоторые живут меньше, другие больше.. Но живут примерно 75 лет. Теперь я 75 умножаю на 52 (количество воскресений в году) и получается 3900 - столько воскресений у вас в жизни. Когда я задумался об этом, мне было пятьдесят пять. Это значило, что я прожил уже примерно 2900 воскресений. И у меня оставалось только 1000. Поэтому я пошел в магазин игрушек и купил 1000 небольших пластиковых шариков. Я засыпал их все в одну прозрачную банку. После этого каждое воскресенье я вытаскивал и выбрасывал один шарик...
И я заметил, что когда я делал это и видел, что количество шариков уменьшается, я стал обращать больше внимания на истинные ценности этой жизни. Нет более сильного средства, чем смотреть, как уменьшается количество отпущенных тебе дней! Теперь послушайте последнюю мысль, которой я хотел бы поделиться сегодня с вами, перед тем как обнять мою любимую жену и сходить с ней на прогулку. Этим утром я вытащил последний шарик из моей банки... Поэтому каждый последующий день для меня подарок. Я принимаю его с благодарностью и дарю близким и любимым тепло и радость.
Знаете, я считаю, что это единственный способ прожить жизнь. Я ни о чем не сожалею. Было приятно с вами поговорить, но мне нужно спешить к моей семье. Надеюсь, еще услышимся!"

Я задумался. Действительно было о чем подумать. Я планировал ненадолго смотаться сегодня на работу - нужно было делать проект. А потом я собирался с коллегами по работе сходить в клуб. Вместо всего этого я поднялся наверх и разбудил мою жену нежным поцелуем. - Просыпайся, милая. Поедем с детьми на пикник. - Дорогой, что случилось? - Ничего особенного, просто я понял, что мы давно не проводили вместе выходные. И еще, давай зайдем в магазин игрушек. Мне нужно купить пластиковые шарики."

@темы: Жизненное, Интересности, Цитаты

---

Из недавно просмотренного - то, что зацепило или понравлось. Или заставило улыбнуться

С тех пор как я увидел изображения нашего старого, почтенного Господа Бога в виде пожилого господина с лысиной, я окончательно потерял веру в любые, даже самые лучшие средства для выращивания волос.

Станислав Лец

Взгляни на собственную веру: в ее пустыне увидишь мерзость лицемерья и срам гордыни.

Маарри

Не всему верить. Больше всего мы узнаем от других, куда меньше видим сами; мы живем тем, что слышим. Слух — черный ход для правды и парадный для лжи. Правду мы часто видим, но редко слышим — в чистом виде почти никогда, особенно когда она идет издалека: в ней тогда есть примесь пристрастий, чрез которые она прошла. Страсть окрашивает в свои цвета все, до чего коснется, — ненавидя, как и любя; главное для нее — произвести впечатление. Будь начеку, когда хвалят, и особенно — когда осуждают. Напряги все внимание, чтобы разгадать намерение посредника, понять, что им движет. Размышление да будет щитом и от глупости, и от низости.

Бальтасар Грасиан

Блажен, кто верует, — тепло ему на свете!

Александр Грибоедов

Уразумей, чтобы уверовать, и уверуй, чтобы уразуметь.

Августин Аврелий

Русский простолюдин — православный — отбывает свою веру как церковную повинность, наложенную на него для спасения чьей то души, только не его собственной, которую спасать он не научился, да и не желает. Как ни молись, а все чертям достанется. Это все его богословие.

В. Ключевский

Если бы на земле было столько же веры, сколько ожидается награды на небесах…

Тертуллиан

@темы: Вера, Цитаты

---

Хади "Искалеченная"

Когда я читала первую главу этой книги, мне стало очень плохо. Намного хуже, чем когда был токсикоз. Голова закружилась, и я думала, что вот-вот меня вырвет. Помогла холодная вода и пришлось полежать минут 15. Мне еще никогда не было так плохо от книги или даже фильма...
Так что не советую эту книгу беременным. Хотя, может это только у меня такая реакция была... Но я как-то близко к сердцу приняла описание "вырезания".

читать 1 главу

Я посвящаю эту книгу моей маме, моим дедушкам и бабушкам, братьям и сестрам, моим детям, без которых у меня никогда не было бы сил и мужества бороться, моему компаньону.
Я хочу поблагодарить всех, кого встретила на своем пути и кто тронул меня своей вовлеченностью в борьбу за физическое и моральное достоинство человека, фундаментальные права и особенно права женщин.
Я хочу поблагодарить всех людей, которые поддержали меня, вблизи или издалека, в моей борьбе, а также все тех, кто помог мне, чтобы эта книга стала реальностью.

Салинде
Здешний холод не для меня, африканки. Я иду. Я всегда много ходила. Настолько много, что мне частенько доставалось от мамы:
– Чего ходишь? Остановись! Весь квартал судачит о тебе!
А иногда она даже проводила воображаемую линию у нашего порога.
– Видишь эту черту? С этого момента ты ее не переступишь!
Я же торопилась поиграть с подружками, сходить за водой, прогуляться но рынку или посмотреть на военных в красивой форме, которые маршировали вдоль Стены Согласия. Под словом «ходить» моей мамой на языке сонинке подразумевалось, что я носилась где попало, слишком любопытная к окружающему миру.
Я на самом деле «прошагала мою жизнь», и куда-то только меня не заносило: сегодня я в ЮНИСЕФ в Цюрихе, вчера на Сорок девятой сессии Генеральной Ассамблеи ООН, посвященной правам женщин. Хади в ООН! Женщина-борец по имени Хади, в прошлом самая обычная девочка из «чрева песка», как и все африканские дети. Та самая маленькая Хади, что идет к источнику за водой, семенит мимо бабушек и тетушек в бубу [1 - Вид национальной африканской одежды. – Здесь и далее примеч. пер.], гордо несет на голове корзину с арахисом для помола; Хади, обязанная доставить в целости и сохранности политое маслом тесто цвета янтаря и внезапно пришедшая в ужас, увидев его распластанным на земле. Я до сих нор слышу рассерженный голос бабушки:
– Ты уронила его? Ну, ты у меня получишь!
Я вижу, как она спускается с крыльца, вооруженная метлой вместо кнута, в то время как мои сестры и кузины потешаются надо мной. Она бьет по спине, попе, и моя маленькая набедренная повязка предательски сползает вниз. Девчонки мчатся мне на помощь, и бабушка, по-прежнему сердитая, обращается к ним:
– Вы ее защищаете? Сейчас я вам покажу!
Я пользуюсь моментом, чтобы сбежать в дом дедушки, спрятаться за его складной кроватью, там, где она не сможет меня найти. Дедушка – мое спасение, моя защита. Он никогда не вмешивается в процесс наказания, оставляя его женщинам. Он не кричит, только объясняет:
– Хади, если тебя посылают что-нибудь сделать, ты должна сконцентрироваться на том, что делаешь! Я уверен, ты играла с подругами и не увидела, как корзина перевернулась.
После заслуженной порки у меня есть право на ласки бабушки и. сестер, кислое молоко и кускус [2 - Блюдо североафриканской кухни из манной крупы, овощей и мяса.]. Это что-то вроде утешения. Ягодицы еще болят, но я играю с куклой, сидя под манговым деревом с сестрами и кузинами. Маленькая Хади ждет прихода сентября, чтобы пойти в школу вместе с остальными братьями и сестрами. Мама следит за тем, чтобы у нас всегда были тетради и карандаши. Для этого ей даже приходится в чем-то себя ограничивать.
Приятно жить в большом доме в предместье Тьеса, тихого городка с широкими зелеными улицами. Он расположен у подножия мечети, куда дедушка и другие мужчины ходят молиться с наступлением рассвета.
Папа работает на железной дороге, мы с ним редко видимся. За мной, согласно нашей традиции, поручили присматривать бабушке Фулей, она отвечает за мое воспитание. Фулей – вторая жена дедушки, у нее нет собственных детей. У нас бездетная женщина не страдает по этому поводу. Дом бабушки в ста метрах от нашего, и я курсирую между ними, отыскивая то в одном, то в другом что-нибудь вкусненькое.
У дедушки три жены: первая Мари, мама моей мамы, вторая Фулей, которой меня «подарили» для воспитания, и Аста, третья, бывшая жена старшего брата дедушки. На ней дедушка женился после смерти брата, как велит обычай. Все они – наши бабушки, женщины без возраста, которые одинаково нас любят, наказывают и, разумеется, утешают.
В нашей семье три мальчика и пять девочек, в племени – кузины, племянницы, тети. У нас все друг другу братья и сестры, тети и племянницы, кому-то одному и всем сразу. Нас невозможно сосчитать, некоторых из двоюродных сестер я даже не знаю. Моя семья из благородной касты сонинке. Раньше сонинке торговали тканью, золотом и драгоценными камнями. Дедушка работал на железной дороге в Тьесе. Туда же он пристроил и моего отца.
Наша семья из священников и крестьян, мужчины – имамы деревни. Благородная семья в понимании нас, сонинке, – каста, не имеющая ничего общего с европейским дворянством. Воспитание очень строгое. Нам прививают честность, порядочность и верность слову, ценности и принципы, которые следуют с нами по жизни.
Родилась я незадолго до обретения страной независимости, в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, в один из октябрьских дней. А в октябре тысяча девятьсот шестьдесят шестого года, в семь лет, я впервые переступила школьный порог. До этого времени я жила счастливо, окруженная любовью. Мне рассказывали о возделывании полей, национальной кухне, приправах, которыми мои бабушки торговали на рынке. К четырем или пяти годам у меня появилась своя скамейка. Бабушка Фулей сделала ее для меня, поскольку здесь у каждого ребенка есть своя скамейка. Он садится на нее, когда ест кускус, и оставляет ее в комнате мамы или бабушки, той, что его воспитывает, купает, одевает, ласкает или наказывает. Скамейка – причина ссор между детьми: «Ты взял мою скамейку!», «Отдай ей скамейку, она старше тебя!». Ее хранят долго, пока дерево не рассохнется или ее хозяин не вырастет и не станет обладателем новой скамейки, большей по размеру. Тогда можно передать свою скамейку «по наследству» младшему брату или сестре.
Скамейку для меня заказала и оплатила моя бабушка. Я гордо несла ее на голове: она – символ перехода от раннего детства, когда еще садятся на пол, к статусу ребенка, который сидит и ходит, как взрослые. Я хожу с ней в поле, по улочкам рынка, между баобабами и манговыми деревьями во дворе, к дому с фонтаном, к бабушкам – хожу в защищенном пространстве, теплота которого скоро безжалостно оборвется.
Я ходила с семи лет, от Тьеса до Нью-Йорка, проходя через Рим, Париж, Цюрих, Лондон. Я никогда не переставала ходить, особенно с того дня, когда бабушки сообщили мне: «Сегодня, деточка, мы пойдем тебя „очищать"».
Накануне мои кузины приехали из Дакара на школьные каникулы: сестра Даба семи лет, Леле, Анни и Ндайе, двоюродные сестры, и другие, более дальние родственницы, их имен я уже не помню, С десяток девчонок от шести до девяти лет, сидящих, раскинув ноги, на крыльце перед комнатой одной из бабушек. Мы играем в разные игры – в «папу и маму», торговлю пряностями на рынке, в приготовление еды с маленькой железной посудой, которую наши родители мастерят для нас сами, и в кукол, деревянных и матерчатых.
Этим вечером мы спим, как обычно, в комнатах бабушки, тети или мамы.
На следующий день рано утром меня будят и обмывают. Мама надевает на меня платье в цветочек без рукавов; оно из африканской ткани, но европейского покроя. Я хорошо помню его цвета – коричневый, желтый и персиковый. Я обуваюсь в мои маленькие каучуковые сандалим, в мои «шлепки». Еще очень рано. Нет никого на улице б нашем квартале.
Мы переходим дорогу, что простирается вдоль мечети, около которой мужчины уже готовы к молитве. Дверь в мечеть еще закрыта, и я слышу их голоса. Солнце пока не взошло, но скоро будет очень жарко. Сейчас сезон дождей, но их почему-то нет. Через несколько часов температура поднимется до тридцати пяти градусов.
Моя мама ведет нас с сестрой в большой дом к третьей жене дедушки, женщине лет пятидесяти, миниатюрной, приветливой и очень ласковой. Мои кузины, что приехали на каникулы, остановились в ее доме, и, как и мы, они уже обмыты, одеты и ждут – маленькая команда, собранная здесь, безобидная и беспокойная. Мама уходит. Я смотрю ей вслед, она худенькая и тоненькая, в ней смесь мавританской и пеульской кровей. Мама – замечательная женщина, которую тогда я знала плохо, – воспитала своих детей, девочек и мальчиков, без дискриминации. Школа для всех, домашняя работа для всех, наказание и ласка тоже для всех. Но она уходит и ничего нам не говорит.
Совершается нечто особенное, поскольку бабушки приходят и уходят, загадочно разговаривая между собой, держась от нас в стороне. Не ведая того, что меня ждет, я чувствую: их разговоры тревожные. Внезапно одна из бабушек зовет всех девочек, потому что «дама» пришла. Она одета в огромное бубу цвета индиго с темно-голубым, с крупными серьгами, невысокая. Я узнаю ее. Она – подруга моих бабушек из касты кузнецов. В этой касте мужчины работают с железом и делают обрезание мальчикам, а женщины «вырезают» маленьких девочек. Здесь же и две другие женщины, толстые матроны с мощными руками, которых я не знаю. Мои кузины, что постарше, возможно, представляют, что ожидает нас, но ничего не говорят.
На языке сонинке бабушка объявляет, что сейчас нам сделают салинде, чтобы получить право молиться. На нашем языке это означает «быть очищенными для получения доступа к молитве». По-французски скажут «вырезанные» или «обрезанные».
Шок беспредельный. Теперь я знаю, что ждет меня: об этом время от времени говорят матери в доме, и так, как если бы речь шла о вступлении на мистическую должность. Мне кажется, я вспоминаю то, что старательно пыталась стереть из памяти. Старшие сестры прошли через это, получив наставления от бабушек, которые руководят всем в доме и отвечают за воспитании детей. Когда девочка рождается, на седьмой день, после крестин, именно они прокалывают уши иголкой и продевают красную и черную нитки, чтобы дырочка не заросла. Они занимаются свадьбами, родами, новорожденными. Они и принимают решение о нашем «очищении».
Все мамы ушли. Странное чувство брошенности было у меня, но теперь я знаю, что никакая мать, даже имеющая железные нервы, не сможет смотреть на то, что будут делать с ее дочерью, а особенно слышать ее крики. Она знает, о чем идет речь, потому что сама прошла через это, и, когда прикасаются к ее ребенку, сердце матери плачет снова. Однако она принимает это, потому что таков обычай и потому что она уверена в том, что варварский ритуал, якобы очищающий, чтобы получить право молиться, нужен, чтобы вступить в брак девственной и быть верной женой.
Возмутительно вовлекать африканских женщин в ритуал, который не имеет ни малейшего отношения к религии. В наших странах Черной Африки «вырезание» практикуют как анимисты, христиане и мусульмане, так и евреи. Истоки традиции в далеком прошлом, еще до прихода сюда мусульманской религии. Мужчины хотели этого по нескольким причинам: они пытались укрепить свою власть, хотели быть уверенными, что их жены не уйдут к другим мужчинам, а мужчины из вражеских племен не будут насиловать их жен. Другие объяснения, еще более абсурдные, состояли в том, что женские половые органы – якобы грязные, дьявольские, а клитор, тоже дьявольский, способен при соприкосновении с головкой рождающегося ребенка обречь его на невесть какое несчастье и даже на смерть. Некоторые думали, что эта ложная копия маленького пениса наводила тень на мужскую силу.
Но только желание доминировать было настоящей причиной. И женщин подвергали экзекуции, поскольку не могло быть и речи о том, чтобы «видеть» или «прикасаться» к этой интимной части женской природы.
В семь лет я не имею представления, как и другие девочки моего возраста, что у меня есть клитор и чему он служит, Я никогда его не замечала и больше никогда не увижу. Единственное, о чем я думаю этим утром, – о предстоящей невыносимой боли, о которой до меня доходили какие-то слухи, но которая, как мне казалось тогда, не затронет меня. Я вспоминала, как чья-то мама или бабушка угрожала какому-нибудь маленькому непослушному мальчику, держа в руках нож или ножницы, доставала его маленький «аппендикс» и кричала страшные для него слова: «Если ты не будешь слушаться, я тебе его отрежу!» Мальчишка всегда удирал от этой «угрозы кастрации», видимо, вспоминая боль и мучения. Однако, испытав их однажды, он не будет страдать позже: в его случае речь идет о традиции исключительно гигиенической.
Но я видела девочек, идущих странной походкой, точно гуси, садящихся с трудом и плачущих в течение двух или трех дней, а иногда и целой недели. Тогда я чувствовала себя защищенной, потому что была еще маленькой.
В далеком тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году я не знала, что будет представлять для меня в будущем этот кровоточащий интимный порез. Он поведет меня, однако, по длинному пути трудной, а иногда и горькой жизни, до Организации Объединенных Наций, куда я попаду в две тысячи пятом году.
Мое сердце начинает бешено колотиться. Нас пытаются убедить, что не нужно плакать, когда происходит «очищение». Нужно быть мужественными. Бабушки прекрасно понимают, что мы еще маленькие и обязательно будем кричать и плакать, но они не говорят о боли. Они объясняют: «Это длится недолго, тебе будет больно совсем чуть-чуть, но после все закончится, поэтому будь сильной».
Рядом с нами нет ни одного мужчины. Они в мечети или в поле до наступления большой жары. Нет никого, у кого я могла бы укрыться, а главное, моего дедушки. В ту эпоху традиции в деревне были еще сильны, и нашим мамам и бабушкам нужно было проделать это с нами. И точка. Они не задавали никаких вопросов. К примеру, о том, нужно ли делать это, живя в городе, или о том, что происходит в других домах, у других этнических групп. На нашей улице было только две семьи, практикующих «вырезание»: та, что приехала из Казаманса, семья мандингов, и наша – соннике. Жившие поодаль тикулеры и бамбара тоже соблюдали традиции. Родители собирались выдать нас позднее замуж за кузенов из нашей же семьи. Им нужны были настоящие жены сонинке, традиционные. Никто не думал, что однажды появятся смешанные браки между разными этническими группами.
Сонинке, серер, пеул, бамбара и тукулеры – этносы, перекочевавшие из деревни в город. И в каждой такой семье родители прилагают все усилия для того, чтобы не забыть родную деревню и передать обычаи детям. Там много хороших традиций, но эта ужасающая.
Девочки застывают от страха до такой степени, что могут, вероятно, описаться. Но ни одна не пытается сбежать – это немыслимо. Даже если мы продолжаем искать того, кто может увести нас отсюда. Таким человеком мог бы быть дедушка… Если бы осознавал всю серьезность происходящего, он мог бы вмешаться. Но я не думаю, что он был в курсе событий. Женщины обвиняют мужчин в подстрекательстве, однако во многих деревнях ничего им не говорят, кроме тех случаев, когда «вырезание» становится коллективным и вся деревня знает об этом. В больших городах подобное совершается дома, и даже тайно, чтобы соседи не знали. Моего папы рядом не было, никто не спрашивал ни его мнения, ни мнения дедушки по материнской линии. Это женские дела, и мы должны стать такими же, как матери и бабушки.
Они развернули два больших мата, один – перед дверью в комнату, другой – у входа в душевую. Комната напоминает все другие комнаты матерей семейств: большая кровать, маленький буфет и железный сундук, где хранится добро каждой женщины. В комнате дверь, ведущая в небольшую душевую, в ней отверстие в цементном полу и кувшин с водой, здесь же кладовая для хранения продуктов. Другая одежда, предназначенная нам, разложена на кровати. Я уже не помню, кого из нас позвали первой, настолько мне было страшно. Мы хотели посмотреть, что будет происходить, но бабушки нам это строго запретили:
– Отойди оттуда! Иди сядь! Сядь на пол. Мы не вправе смотреть, что делают с другими. В комнате три или четыре женщины и одна маленькая девочка. У меня полились слезы. Нас было четыре или пять, ждущих своей очереди. Я сижу на пороге с вытянутыми ногами, дрожа и сжимаясь всем телом от криков других.
Наконец настает и мой черед. Две женщины вводят меня в комнату. Одна сзади держит мою голову и всем весом своего тела давит мне на плечи, чтобы я не шевелилась; другая, раздвинув мои ноги, держит меня за колени. Иногда, если девочка рослая и сильная, нужно больше женщин, чтобы утихомирить ее.
У дамы, делающей процедуру, для каждой из девочек свое лезвие, специально купленное матерью. Дама со всей силы тянет пальцами маленький кусочек плоти и отрезает его, как если бы рубила на куски мясо зебу. К несчастью, она не в состоянии сделать это одним движением. Ей приходится кромсать.
Мои вопли до сих пор звенят у меня в ушах.
Я плакала, кричала:
– Я расскажу об этом отцу, расскажу дедушке Кизиме! Кизима, Кизима, Кизима, приди скорей, они убьют меня, приди за мной, они убьют меня, приди… Ай! Приходи! Баба, баба, где ты, баба? Когда папа придет, он вас всех убьет, он убьет вас…
Женщина режет, кромсает и насмехается со спокойной улыбкой, как бы говоря: «Ну да, когда твой папа придет, он убьет меня, это правда».
Я зову на помощь всю мою семью, дедушку, папу и маму тоже, мне нужно что-то делать, надо кричать о моем протесте против несправедливости. У меня закрыты глаза, я не хочу смотреть, не хочу видеть, как эта женщина изувечивает меня.
Кровь брызжет ей в лицо. Боль, которую невозможно описать, не похожа ни на какую другую, будто мне вытаскивают кишки, будто в голове бьет молот. Через несколько минут я уже не чувствую боли внизу, она во всем моем теле, внезапно ставшем пристанищем для голодной крысы или армии мышей. Боль пронизывает все – от головы до пят, проходя через живот.
У меня начинался обморок, когда одна из женщин плеснула мне на лицо холодной воды, чтобы смыть прыснувшую на него кровь. Это помешало мне потерять сознание. В этот момент я думала, что умру, что я уже мертва. И на самом деле я больше не чувствовала своего тела, только ужасное содрогание всех нервов внутри и тяжесть в голове, которая, как мне казалось, могла лопнуть.
В течение целых пяти минут эта женщина режет, кромсает, тянет, а потом снова проделывает это, чтобы быть уверенной в том, что все «очистила». Я слышу словно далекую молитву:
– Успокойся, все почти закончилось, ты мужественная девочка… Успокойся… Не шевелись… Чем больше ты двигаешься, тем больнее тебе будет.
Закончив кромсать, она стала вытирать стекающую кровь лоскутом ткани, намоченным в теплой воде. Мне сказали позже, что она добавляет в нее продукт своего собственного производства, наверное что-то дезинфицирующее. Потом она смазывает рану маслом karite, разбавленным черной сажей, чтобы избежать инфекций, но ни до, ни во время операции никто ничего не объясняет.
Когда все закончилось, мне сказали:
– Теперь вставай!
Мне помогают подняться, поскольку я почти не чувствую ног. Я ощущаю боль только в голове, где яростно стучит молот, и больше нигде. Мое тело разрубили на две части.
Я ненавидела ту женщину, а она уже приближалась с лезвием к другой девочке, чтобы причинить ей такую же боль.
Бабушки занялись мною, вытерли новой тканью и надели набедренную повязку. Поскольку я не могу идти, они несут меня на доске и кладут на мат рядом с другими, уже «вырезанными» девочками, которые все еще плачут. И я тоже плачу, в то время как следующая в ужасе занимает мое место в комнате пыток.
Это боль, которую я никогда не могла описать. Я не испытывала ничего более мучительного в своей жизни. Я рожала, страдала почечными коликами, – нет схожих болей. Но в тот день я думала, что засну и никогда не проснусь, настолько сильной была боль. Насилие, совершенное над моим детским телом, было непостижимо для меня. Никто ни о чем не предупредил меня – ни старшие сестры, ни взрослые подруги, никто. Произошедшее было еще более несправедливым и жестоким, потому что не имело никакого объяснения. За что меня наказали? Эта штука, которую мне отрезали лезвием для бритья, чему она служила? Почему ее убрали, если я родилась с ней? Я, наверное, носила в себе зло, что-то дьявольское, если нужно было избавиться от этого, чтобы получить право молиться Богу? Непонятно.
Мы оставались распластанными на мате, пока последняя не рухнула на него, плача. Когда дама закончила свое дело и «вырезала» всех, женщины, перед тем как выйти из комнаты пыток, отмыли ее от крови «очищенных». Тогда мамы и бабушки пришли, чтобы утешить нас:
– Перестань плакать, ты сильная, так не плачут. Даже если тебе больно, нужно быть мужественной, потому что все кончено, все позади… Перестань плакать.
Но мы не можем перестать. Плакать необходимо – это наша единственная защита.
И мальчишки из соседских домов смотрят на нас молча, ошеломленные следами крови и слез у подруг по игре.
Я знала женщину, «вырезавшую» меня. Она жива и сегодня. Бабушке Нионту из касты кузнецов было столько же лет, сколько и моим бабушкам, она ходила на рынок в тот же час, что и они, и регулярно встречалась с ними в качестве женщины из касты, преданной нашей семье. Жена кузнеца, она была ответственна за «вырезание» девочек, а ее муж – за обрезание мальчиков. Так в то время эта традиция перешла из деревни в город и добралась до второго по значимости крупного города в стране – Тьеса.
Бабушка Нионту вернулась в тот же вечер для ухода за нами, потом пришла на следующий день. И так каждое последующее утро. В первый день была нестерпимая боль. Я лежу, не способная повернуться ни влево, ни вправо, только на попе, помогая себе руками, чтобы немного приподняться и попытаться облегчить боль. Но ничего не помогает. Потребность мочиться, тогда как ты не можешь сделать этого, – еще одно мучение. Никакое утешение не помогает. Наш традиционный завтрак – лак, отвар из проса и кислого молока, – сделан в нашу честь. Но ни одна из нас не может проглотить ни крошки. Не воодушевляет нас даже танец одной из бабушек, которая хлопает в ладоши с прибаутками, чтобы воспеть нашу храбрость. Какую храбрость? У меня ее не было и не могло быть. А в это время мамы, тетушки и бабушки дарят нашей «вырезальщице» либо ткань, рис, овес или бубу, либо мелкую банкноту. В час обеда я поняла, что, для того чтобы отметить событие, были зарезаны один или два барана. Значит, мужчины знали об экзекуции. И вслед за тем, как нам поднесли блюдо, которое мы были не в состоянии есть, я увидела празднующую семью.
Я почти два дня ничего не ела. Только к вечеру второго дня нам дали немного супа, который должен был облегчить боль. А еще нужно было пить воду из-за жары. Свежая вода облегчала состояние на две или три секунды.
Процедуры по уходу очень болезненны. Кровь запекается, и дама соскребает ее лезвием. Промывание облегчает наши страдания, но надо сначала, чтобы она дергала, скребла этой проклятой бритвой. И я не могу заснуть, лежу с раздвинутыми ногами – инстинктивно боюсь их соединить, чтобы не вызвать боль. Вокруг все пытаются успокоить нас, но ничего не выходит. Только вода спасает, хочется погрузиться в нее, но это невозможно, поскольку шрам еще не зарубцевался.
– Приподнимись и попробуй походить.
Это невозможно, я отказываюсь. Я не перестаю плакату погружаюсь в дремоту от усталости и отчаяния, оттого что никто не пришел спасти меня. Вечером меня заставляют встать, чтобы спать в комнате с другими – десятком калек, растянувшихся на мате с раздвинутыми ногами. Никто не разговаривает, кажется, что свинцовые оковы сковали наше радостное детство. У каждой своя боль, похожая, конечно, на ту, что испытывает другая, но неизвестно, перенесла ли она ее так же. Может, я не такая мужественная, как остальные.
В моем сознании все как в тумане. Я не знаю, кого обвинять в том, что произошло. Даму, которую я возненавидела? Моих родителей? Тетушек? Бабушек и дедушек? Мне кажется, я виню всех. Я обижена на весь мир. Когда я поняла, что ожидает меня, очень испугалась, но не думала, что это будет настолько страшно. Я не знала, что будут вырезать так глубоко и что боль будет такой интенсивной и продлится несколько дней, пока не начнет ослабевать. Бабушки принесли настойку из трав, чтобы смочить наши лбы, и горячий бульон.
Дни идут, и боль понемногу проходит, но психологически все еще тяжело. Спустя четыре дня физически уже легче, но по-прежнему болит голова. Она раскалывается изнутри, будто скоро лопнет. Может, оттого, что я не могла повернуться с одного бока на другой, растянувшись на матрасе, или оттого, что не могла мочиться два дня. Это было самое тяжелое. Бабушки объяснили нам, что чем больше мы терпим и не ходим в туалет, тем больнее нам будет. Они правы, но нужно суметь это сделать. И мне страшно, потому что первая попробовавшая помочиться так кричала, будто ее снова резали. После этого другие терпели. Некоторые были более мужественными и «освободились» в тот же вечер. Я смогла решиться только через два дня, мне было очень больно. Я снова кричала и плакала…
Неделя ухода – регулярная обработка раны, утром и вечером с маслом karite и растолченными травами с такими же загадочными названиями, как и слова женщины, бормочущей что-то себе под нос во время применения этой черной, словно пепел, микстуры. Ее причитания, перемежающиеся молитвой, предназначены для отдаления от нас дурного рока и призваны помочь нам выздороветь. И мы верим в это, даже если ничего не понимаем. Женщина «промывает мне мозги», бормоча слова, известные только ей. Как только кровь перестанет течь – я окажусь в безопасности от дурного глаза.
Постепенно появляются дедушка и другие мужчины. Я полагаю, они услышали, что крики и плач прекращаются. Помню дедушку, кладущего руку мне на голову и читающего молитву в течение нескольких минут. Никакого другого утешения.
Но я ничего не говорю ему. Я больше не зову его на помощь, все закончилось, горе прошло. Однако его взгляд был не таким, как в безоблачные дни. Когда я снова думаю об этом, то говорю себе, что, может, он был грустен в тот день… Дедушка ничего не мог сделать: запретить женщинам ритуал, через который прошли они сами, было невозможно.
Ничего не поделаешь, приходится верить женщинам.
– Скоро ты все забудешь, сможешь ходить и бегать, как раньше.
Однажды, когда боль пройдет, все забудется. И именно так произошло через неделю. Что-то окончательно изменилось во мне, но я не отдавала себе в этом отчета. Мне понадобилось время, чтобы осмелиться посмотреть на шрам. Вероятно, я просто боялась, к тому же это не в традициях, которым нас обучают женщины. Они учат мыть орган, о котором мы знаем только то, что его необходимо держать в чистоте. Никогда не надо забывать о нем из-за угрозы появления неприятного запаха. Матери часто повторяют это.
Три или четыре недели спустя, когда мои кузины уехали к себе в Дакар и каждая из них вернулась к прежней жизни, однажды, моясь, я решила посмотреть, что же мне вырезали. Шрам стал уже жестким. Я слегка коснулась его рукой, потому что было еще больно, и предположила, что именно там что-то отрезали. Но что?
В течение примерно полутора месяцев я чувствовала боль, словно у меня внутри был бутон и он никак не мог распуститься. Потом я вовсе перестала думать об этом и даже не задавала вопросов. Я не задавала их и самой себе. Бабушки были правы, это забывается. Никто не предупреждает нас, что наша будущая жизнь женщины окажется не такой, как у других.
Однажды дама из нашего квартала, которая принадлежала к касте волоф, пришла в наш дом. Она путешествовала по Мали и хорошо знала местные обычаи. В тот день «вырезали» двоих моих маленьких кузин. И я слышала, как дама говорила громко: – Вы, сонинке, продолжаете соблюдать варварские обычаи? Вы остались дикими!
Она сказала это смеясь, будто шутила. Это в традициях Африки. Так говорят, когда не хотят обидеть собеседника. Я не придала тогда значения ее словам. И так продолжалось еще немало лет, пока я не начала понимать, что моя судьба женщины-сонинке брала свое начало оттуда, от этого интимного «вырезания», навсегда лишившего меня нормальной сексуальной жизни. Будто рос во мне неизвестный цветок, но ему было не суждено распуститься.
И среди нас, африканок, много тех, кто полагает, что это в порядке вещей. Превращение нас в женщин подчиняется лишь прихоти мужчин, которым остается только подобрать молодой, срезанный цветок и смотреть, как он вянет до времени.
В одном из уголков моей памяти я все еще сижу под манговым деревом у дома моих бабушек, там, где я была счастлива и физически невредима. Готовая стать подростком, затем женщиной. Готовая любить, о чем я так мечтала… Мне этого не позволили.

@темы: текущая книга, Жизненное, чувства

---

Слова пророка Исаии за 700 лет до рождения Христа.

Ибо младенец родился нам -
Сын дан нам;
владычество на раменах Его,
и нарекут имя Ему:
Чудный,
Советник,
Бог крепкий,
Отец вечности,
Князь мира.

@темы: праздник, Вера, Рождество

---

Рождество...

Рождество. Такое чудесное время. Такие чудесные день и ночь. Великого Бога, Которого не может вместить вся Вселенная, положили в ясли - кормушку для животных, и спеленали в простые пеленки. Чудо воплощения. Бог стал Человеком. Бог стал ближе к нам. Он Сам пришёл. Он не оставил нас без надежды погибать от бремени грехов. Он пришёл и дал нам надежду!

В суд привели преступника. Судья назначил наказание - штраф. Потом он снял мантию, и, уже не как судья, а как отец подсудимого, уплатил этот штраф и забрал прощенного сына домой. Если очень примитивно - вот что сделал для нас Христос.

С днём рожденья, Иисус.

Да родится младенец Иисус в каждом сердце.

@темы: праздник, Вера

---

"Меня зовут Кхан, и я не террорист"

Вчера посмотрела этот фильм

"My name is Khan"

Немного напоминает "Форрест Гамп". Человек с синдромом Аспергера любит жизнерадостную и добрую девушку. Он мусульманин, она иудаистка. Когда после трагедии 11 сентября в США резко меняется отношение к мусульманам, и случается несчастье, Кхан отправляется в трогательное путешествие через всю Америку, чтобы вернуть свою возлюбленную.

Обрыдалась. Почти три часа слёз - это слишком!
Очень понравился мне. Конечно, можно придираться - эксплуатировали актуальную тему, показали мусульман чересчур положительными, показали президента как чуть ли не божество какое-то... ближе к концу фильма только стала сказываться его "индийскость" - слишком много событий, слишком неправдоподобно... Немного напоминает "Форрест Гамп".
Но как же мне понравилась первая часть фильма, где показаны ухаживания Кхана за Мандирой.
Не избито, с юмором - с правда смешными шутками! Очень красиво и светло. Актеры так хорошо сыграли, ни разу не возникло ощущения, что это выдумка, и люди на экране на самом деле не любят друг друга, не страдают. Если бы не видела Шахрукха Кхана в других ролях, не подумала бы, что он на самом деле не аутичен. Этот направленный в сторону взгляд, замутнённый, никогда не встречающийся со взглядом собеседника.
Очень смешно было, как он убегал от объятий эмоциональной Мандиры, и просил его не обнимать. Как он из-за своей боязни прикосновений не мог заняться с женой любовью И как потом звал жену заниматься этим по времени И как, в силу заболевания, всегда говорил то, что думал - например, что она не умеет петь и позориться ("Прекрати петь, ты позоришься!") или как на вопрос их друзей, вкусная ли курица, он уверенно отвечал: "нет".

посмотреть трейлер

@темы: movie-night

---

Мечты.

... Проснулась от слишком уж громкого и чересчур, как на мой вкус, жизнерадостного щебетания птичьего. Приподняла голову на подушке, прищурилась от солнечных зайчиков, скользящих по стенам, выпрыгивающих между ветвями и еще неспелыми плодами яблони. С подоконника, завидев мою сонную физиономию, упорхнула стайка почти ручных наших садовых птичек. Солнце лениво ласкало лицо, волосы, подушку и затылок мужа, к удивлению, не храпящего.
В доме непривычно тихо. Ах да, вчера ведь позволили детям поиграть допоздна. Ведь суббота! Помню, помню, какую погоню они устроили за папкой, помню, как изображали великих борцов, и, обсыпав отца, как обезьянки, цеплялись ему за уши, волосы, и с диким гоготом скатывались с его широкой спины. А сейчас в нашем доме тихо. Спят мои борцы. Вот, у девочек в комнате дверь приоткрыта, опять кто-то бегал ночью к холодильнику, шоколадное молоко воровал. И точно - у младшенькой, спящей с приоткрытым ротиком, над верхней губкой предательские шоколадные усы...
Зашла, подоткнула упавшее одеяло старшей, убрала с личика волосы младшей.
У мальчишек в комнате не так уж тихо - слышен богатырский храп в два голоса - унаследован от папы! Постояла под дверью, улыбнулась. Сердце защемило, как щемит оно уже много-много лет. От счастья и переполняющей любви к этим теплым, беззащитным комочкам, сопящим в соседних с родительской комнатах.
У соседей закукарекал петух, залаяла собака. Наш Руфус, спящий на веранде, ответил своим хрипловатым лаем, и снова затих. Сонное царство, и только!
Зашла на кухню, открыла жалюзи. Задержалась у окна, мысленно обращаясь к Отцу Небесному привычными, но искренними словами: благодарю, защити, прости, помоги, храни их...
Через полчаса дом наполнится ароматом кофе и тостов, топотом маленьких ножек и деланно грозным ворчаньем мужа. Будет очередь у ванной, дети будут ссориться и бегать ко мне с жалобами, а потом мы все вместе наконец усядемся за большой наш круглый стол. И будет новый день, и новые заботы, и новые радости.
Грядки, сад, приготовление обеда. Послеобеденный отдых в гамаке с книгой. Беготня детей за собакой и собаки - за детьми... Поливка саженцев, традиционно увенчанная водными процедурами на радость детворе. Обиды, иногда раздражение, иногда недопонимания с мужем. Но к ужину все возвращается на своё место - дети рассказывают наперебой, кто чему новому научился за день, кто где опростоволосился. За окном снова рассеянный солнечный свет будет щекотать лица, а птицы будут петь уже другие песни - вечерние. Будут многозначительные взгляды и попытки пораньше уложить детей. Будет чай с милым в кресле-каталке на веранде. Мотыльки будут шуршать крыльями о лампу в открытом окне, а сверчки закатят оглушительно громкий оркестр специально для нас... будут поцелуи и.. воспоминания.
И мечты.

@темы: бай ми, муж, Вера, мечты, Жизненное